Неточные совпадения
— «Война тянется, мы все пятимся и к чему придем — это непонятно. Однако поговаривают, что
солдаты сами должны кончить войну. В
пленных есть такие, что говорят по-русски. Один фабричный работал в Питере четыре года, он прямо доказывал, что другого средства кончить войну не имеется, ежели эту кончат, все едино другую начнут. Воевать выгодно, военным чины идут, штатские деньги наживают. И надо все власти обезоружить, чтобы утверждать жизнь всем народом согласно и своею собственной рукой».
Он же,
солдат, и на верную смерть охотником вызваться готов, и ротного своим телом от пули загородить, и товарища раненого на плечах из боя вынести, и офицеру своему под огнем обед притащить, и
пленного ратника накормить и обласкать — все ему сподручно.
А забравши под Российское государство великое множество городов и взявши без числа
пленных, возвращается
солдат домой, простреленный, иногда без руки, иногда без ноги, но с орденом на груди святого великомученика Георгия.
Солдаты и
пленные поляки (особливо последние) с жаром просились на вылазку, но Заев не согласился, опасаясь от них измены.
Я ловлю себя… А разве я-то сам стремлюсь куда-нибудь? Разве так уже нетерпеливо бьется моя
пленная мысль?.. Нет, Василий Акинфиевич хоть что-нибудь да сделал в своей жизни, вон и два Георгия у него на груди, и на лбу шрам от черкесской шашки, и у
солдат его такие толстые и красные морды, что смотреть весело… А я?.. Я сказал, что на работы поеду с удовольствием. Может быть, это развлечет меня? Управляющий… у него жена, две дочки, два-три соседних помещика, может быть, маленький романчик?.. Завтра выступаем.
«На приступе, — сказал Толь, — каждый человек нужен; если все офицеры наберут столько
пленных, половина
солдат выбудут из строя.
Мимо нас проводили с позиций на станцию партии
пленных японцев и хунхузов. Вместе с ними под конвоем шли и обезоруженные русские
солдаты. Мы спрашивали конвойных...
Трофеи победителей состояли в 310 пушках и мортирах и 180 знаменах. Число
пленных простиралось до 283 офицеров и 4000
солдат. Число убитых с неприятельской стороны превышало 10 000 человек. С нашей стороны было убито и ранено 150 штаб — и обер-офицеров и свыше 3000 нижних чинов.
Пьер расспросил его, чтò слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают, и что нынче должен быть приказ и о
пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из
солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим
солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще всё, чтò только может случиться, всё предвидено начальством.
— Marchez, sacré nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!..] — послышались ругательства конвойных, и французские
солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу
пленных, смотревшую на мертвого человека.
Платон Каратаев был для всех остальных
пленных самым обыкновенным
солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
В депо, в котором было 120 повозок сначала, теперь оставалось не больше 60-ти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми
солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к
пленным, и что один из их товарищей,
солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала, за то, что у
солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с
пленными, поспешили возвратить образок.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы
пленные офицеры шли отдельно от
солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли итти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже опять соединился с Каратаевым и лиловою, кривоногою собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих
солдат.
Пленных офицеров отделили от
солдат, и велели им итти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек 30, солдатов человек 300.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании
пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский
солдат, притворявшийся больным от живота — бежал.
— Братцы! Родимые мои, голубчики! — плача кричали старые
солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали
пленных и торопливо предлагали, кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему
солдата и плача целовал его.
— Ça lui est bien égal, — проворчал он быстро обращаясь к
солдату, стоявшему за ним… — brigand. Va! [Ему все равно,… разбойник, право!] — И
солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский
солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем-то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собаченку, которая, виляя хвостом, сидела подле
солдата.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был
пленный, что в глазах его был заколот штыком в спину другой
солдат.
От офицеров до последнего
солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из
пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Кутузов, казалось, был чем-то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры
пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Бòльшая часть лиц французских
солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
В-четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов, — людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам
пленных надо было отделить дивизии конвоя, и когда свои
солдаты не всегда получали полный провиант и уже забранные
пленные мерли с голода.